АБАКУМОВ: В эфире радио «Кукуруза» программа «Позиция». В студии Игорь Абакумов. Вот и настал день, когда отменен запрет на экспорт зерна. У нас в гостях президент Российского Зернового Союза Аркадий Злочевский. Здравствуйте, Аркадий Леонидович.
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Здравствуйте.
АБАКУМОВ: Аркадий Леонидович, нашему зерновому хозяйству в этот день нужно поздравления говорить или соболезновать?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Безусловно, поздравления надо говорить. Мы очень радовались, когда было объявлено еще заранее, за месяц до открытия экспорта, о том, что он будет открыт. Но есть большая жирная ложка дегтя в этой бочке меда.
АБАКУМОВ: Какая?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Мы оценивали, когда эмбарго вводилось, что цена эмбарго будет 5 - 10 долларов с тонны – это то, что мы потеряем в результате ухода с рынка с каждой тонны.
АБАКУМОВ: А в результате?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Оказалось, что это было чрезмерно оптимистично. Минимальная стоимость сейчас 20 - 30 долларов вниз от конкурентов, а то и до 50, а до такой низкой демпинговой цены рынок падать не готов. Поэтому экспорт, несмотря на то, что он сегодня открыт, крайне неактивен. Экспортные программы экспортеров упали в два с лишним раза. И если мы сумеем за июль месяц вывезти полтора миллиона, может, миллион 600 тысяч тонн, это будет уже большая победа.
АБАКУМОВ: Напомните нашим слушателям, сколько было вывезено на эту же дату в прошлом году.
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Два с половиной миллиона.
АБАКУМОВ: То есть вдвое?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Да.
АБАКУМОВ: Аркадий Леонидович, я хочу вас вернуть к событиям пошлого года, когда вводилось эмбарго на экспорт зерна. Как это происходило? Знал ли об этом рынок? Были ли поставлены в известность общественные организации АПК? Кто вообще об этом знал?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Обсуждения шли, какие-то консультации (мы все время находимся в режиме консультаций). Это все шло и обсуждалось, соответственно, в кулуарах, в каких-то официальных совещаниях, но само введение, то есть решение было принято абсолютно в закрытом режиме и выглядело таким образом. Это было вечером в пятницу, совещание узким кругов в Белом Доме, которое решило, что да, надо вводить. На следующий день уже было подписано постановление.
АБАКУМОВ: А кто участвовал в совещании?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Я не был участником этого совещания.
АБАКУМОВ: А кто был?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Чиновники.
АБАКУМОВ: В основном?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: В основном чиновники. И соответственно, 5 августа уже было подписано постановление о том, что с 15 числа вводится запрет на экспорт. При этом планировалось изначально решение (то есть мне звонки поступали 4-го вечером) о том, что будет вообще с 10-го, что решение на этом совещании – с 10 августа закрыть. И я еще практически всю ночь и первую половину 5 числа трудился над тем, чтобы сдвинуть хоть как-то сроки, потому что 10-е – это вообще слишком рано, мы ничего бы не успели до 10 числа, хоть как-то расчистить вот те завалы, которые образовались в результате эмбарго. Но удалось сдвинуть только на 15-е. Я просил хотя бы до 20-го, а вообще лучше до сентября отложить, но удалось сдвинуть только до 15-го.
АБАКУМОВ: То есть то, что эмбарго будет, ни у кого сомнений не было?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Вообще, такая решимость была и такое представление о катастрофичности последствий засухи, что да, уже на тот момент сомнений, что оно будет, не было, но речь шла о форме и сроках. Во-первых, необязательно было вводить эмбарго, здесь есть масса тонкостей и нюансов. Мы же не объявляли запрет на экспорт – мы запретили вывоз с территории Российской Федерации, и это разные вещи.
АБАКУМОВ: А в чем разница?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Приведу пример, к чему привело такое решение. Скажем, компания «Амур-Зерно» отгрузила первый пробный пароход в адрес японских потребителей на Дальнем Востоке, во владивостокском порту. Этот пароход был погружен, оформлены таможенные декларации, они 11 числом уже оформлены были, 11 августа, с отметкой таможни «выпуск разрешен». Но, к сожалению, сломался в этот момент у парохода двигатель, и он не сумел физически отплыть, и пока починился, наступило 15 число.
АБАКУМОВ: То есть зерно было уже оформлено к вывозу.
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Зерно погружено, оформлено к вывозу, стоят отметки таможни о том, что выпуск разрешен, да, все, но вот двигатель сломался, он просто не сумел выйти за территорию Российской Федерации.
АБАКУМОВ: И что с этим пароходом?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: А поскольку запрет на территорию, на вывоз с территории, то корабль полгода еще стоял во владивостокском порту и проблема решалась.
АБАКУМОВ: И что с зерном?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Зерно там вроде как удалось сохранить, хотя риски были определенные.
АБАКУМОВ: Конечно.
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Проводились мероприятия, это просто стоило денег, но все это время японцы оплачивала фрахт, а «Амур-Зерно» не могло получить деньги по аккредитиву.
АБАКУМОВ: И никто не решал этот вопрос?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Вот пришлось полгода потратить, для того чтобы решить вот эту мелочь, по большому счету. Я уж не говорю о том, что нам сейчас придется расплачиваться за это решение, за эмбарго, соответственно, уже в текущих операциях, потому что сразу, немедленно, по объявлении об открытии экспорта экспортеры начали тут же прорабатывать стоимость перевалки, логистических услуг. Вся экспортная логистика год стояла, ну, почти год, сезон простояла, и была вынуждена оплачивать издержки, которые принесло непосредственно эмбарго, но и издержки по содержанию самой логистики, логистической инфраструктуры. И сейчас все эти издержки ложатся в ставки, а ставка – это не из кармана экспортеров, она из кармана крестьян, потому что внутренний рынок торгуется исключительно в привязке к мировому. На мировой рынок мы повлиять не можем, и на нем, к великому сожалению, очень негативно происходит сейчас оценка нашего возврата. То есть рынок падает и падает очень динамично. На последних торгах в Чикаго июльские фьючерсы упали аж на 15, а то и на 20 долларов, в зависимости от позиции. Вот это за день. Представляете себе, что мы привязаны к этим мировым ценам, а от них надо отсчитать еще и логистику. Только стоимость перевалки выросла в Новороссийске на 7 долларов с тонны. Это значит, что 7 долларов мы должны из внутренней цены, в привязке к мировой, извлечь, по которой покупают экспортеры у крестьян, и, значит, крестьяне должны подвинуться на эти 7 долларов. Это только за стоимость перевалки, а там есть еще другая инфраструктура – надо же довезти, либо автотранспортом, либо железной дорогой. Помимо этого есть сюрвейерские услуги, которые тоже точно так же содержали инфраструктуру сюрвейерскую, да, и сейчас будут закладывать свои расценки соответствующие и убытки прошлых периодов.
АБАКУМОВ: Аркадий Леонидович, зерно наверняка застряло в портовых элеваторах. Их же нельзя разгрузить обратно.
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Да.
АБАКУМОВ: Оно что, все это время лежало там?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Да, оно все это время лежало там. Мало того, они не приспособлены не только для обратной выгрузки, но и для длительного хранения. Поэтому приходилось для того, чтобы сохранить это зерно, чтобы оно не начало самосогреваться, приходилось гонять из банки в банку весь сезон, а это и энергозатраты, и трудозатраты. То есть это само собой издержки. Вот они-то сейчас в ставки и ложатся.
АБАКУМОВ: Аркадий Леонидович, скажите, какая-то информация была вообще о размере засухи? Какой-то документ есть о масштабе засухи? И на основании каких данных было принято решение о запрете экспорта? Какие были данные?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Документ есть. Это на самом деле те документы о чрезвычайных ситуациях, которые были приняты в регионах и направлены в федеральную власть. Но вопрос-то не в том, как мы погорели, а вопрос в том, на чем основывалось решение. Здесь очень интересная вещь. На самом деле уникальный прецедент. Я не знаю о других прецедентах вообще, не только в нашей отрасли, а вообще в экономике Российской Федерации. Дело в том, что мы постоянно работаем с Комиссией по защитным мерам, с Минэкономикой – с любыми официальными органами власти. И везде нам выставляют логику, а мы предоставляем наши собственные оценки тех происходящих процессов и говорим, что надо принимать меры такие-то, сякие, и, в зависимости от того, что происходит, кладем обоснования. Нам говорят: «Мы не можем опираться на ваши оценки. Мы обязаны, поскольку мы власть, мы обязаны опираться на официальные данные, а официальные данные – это российская статистика, Росстат». Так вот это решение о введении запрета на вывоз из территории было принято в игнорировании официальных данных о запасах, которые выдал Росстат. Они составляли на 1 июля 26,4 миллиона тонн – это рекордное количество запасов за все исторические времена. Но власть не поверила в собственную статистику, сказала: «Нет, мы в эти цифры не верим. Мы обопремся на мнение некоторых независимых источников, которые говорили о том, что этих запасов физически нет, а все там, уже давно сгнило, и вот у нас там совсем почти ничего не осталось, кроме интервенционного фонда».
АБАКУМОВ: Мы можем назвать эти независимые источники?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Я бы не хотел называть фамилии. Конечно, мы их знаем, да, но фамилии называть не хочу.
АБАКУМОВ: То есть это конкретные организации, конкретные фамилии, конкретные люди, да?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Да, безусловно. И вот в результате это решение было принято как раз в игнорировании официальных данных. Уникальный прецедент. То есть с опорой на неофициальные данные, хотя везде, где мы общаемся с органами власти, нам говорят, что это делать нельзя, надо опираться только на официальные данные.
АБАКУМОВ: Скажите, эти официальные, так сказать, независимые источники, они как-то пострадали от этого?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Нет.
АБАКУМОВ: Оттого что они выдали ложную информацию?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Нет. А как они могут пострадать? Это же не официальная информация, не официальные данные. Это оценки. Оценки могут быть разные. Это нормально, когда существуют разные оценки.
АБАКУМОВ: Это правильно.
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Это правильно, конечно.
АБАКУМОВ: То есть, все-таки, это, скорее всего, было эмоциональное решение?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Безусловно. Вне всякого сомнения теперь, что в общем решение это было принято с опорой на абсолютно неадекватную картину рынка, а теперь это прояснилось. То есть, оказывается, урожай был намного больше, как минимум на 5 миллионов тонн, да, и запасов было не меньше, чем было объявлено в официальных данных. И, в общем, никакого напряженного баланса у нас не возникло, который ожидался, и никакого импорта не было, который прогнозировался на старте сезона в 5 - 6 миллионов тонн, некоторые даже по 8 называли, а де-факто мы составил, по итогам года, дай бог, 700 - 800 тысяч тонн (до миллиона даже не дотянем) импорт по этому сезону. Оказывается, что во многих регионах, которые объявили ЧС и, в общем, сильно пострадали от засухи, запасы зерна есть и, более того, даже вывоз зерна из этих регионов превысил ввоз в эти регионы – ну, попрятали, попрятали зерно ради того, чтобы получить помощь от государства, компенсацию по засухе.
АБАКУМОВ: И компенсацию получили?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: И получили.
АБАКУМОВ: И им за это ничего не будет?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: А что за
это можно сделать? Ведь документы прошли экспертизу, правильно? Я еще осенью
говорил с некоторыми чиновниками (не буду называть фамилии опять) регионального
уровня, с главой района, например. Вот Саратовская область, глава района.
Списали все площади, сто процентов, которые есть в районе –
АБАКУМОВ: Но комбайны выходили в поле.
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Я его спрашиваю, главу района: «Ну что, вообще без зерна остались, ни килограмма нет?» «Ну почему же? – говорит. – 30 000 взяли». Естественно, 30 000 – официальные деньги, декларированы.
АБАКУМОВ: Там 30 000, сям 30 000…
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Конечно,
да. Конечно, это очень мало для
30 000 тонн – это очень мало. Но, тем не менее, взяли же что-то, и это зерно все попрятали, а вот по итогам сезона, по тем же самым данным Росстата вылезает, что не менее 5 миллионов тонн спрятано зерна, вот оно под конец сезона вылезло.
АБАКУМОВ: Аркадий Леонидович, каковы мотивы для того, чтобы прятать зерно?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: В прошлом сезоне, безусловно, это засуха явилась основным мотивом. То есть компенсация по засухе.
А вообще есть традиционные, исторические, корни у этого явления. В первую очередь это НДС, который отсутствует в едином сельскохозяйственном налоге. Мы давно ставим вопрос о том, что его надо включить туда, потому что мы оплачиваем стоимость ресурсов с НДС, а вынуждены продавать нашу продукцию без НДС, в рынок выпускать, уплачивая единый сельхозналог. Это значит, что первый покупатель либо должен нам сразу заплатить меньше на стоимость НДС от рыночной цены, поскольку ему надо в бюджет заплатить эти деньги немедленно, либо, значит, махинировать в рынке, грубо говоря, – неофициально покупать. А эта неофициальная покупка, она тоже стоит каких-то денег, просто не 10%, как у нас НДС на зерно, слава богу, удалось сохранить в рамках унификации. Была идея унифицировать его до 18-ти, но удалось отстоять 10%, но все равно какие-то 2 - 3% эта операция стоит. А для того чтобы выпустить в такой серый, черный рынок зерно, его надо спрятать от официальной статистики, естественно, и сэкономить данный НДС. Этот фундамент заложен изначально самим правилами игры в рынке, и он работает. Естественно, прячут.
АБАКУМОВ: Но это же было еще до рынка, когда крестьяне прятали посевы и зерно.
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Тогда причины были совсем другие.
АБАКУМОВ: Есть привычка на Руси – прятать посевы и зерно на всякий случай.
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Да, есть. Сейчас отличаются причины, а явление то же самое. То же самое происходит и с приписками, потому что на уровне региональных администраций существует богатая практика приписывать площади. Вот откуда у нас такие низкие показатели урожайности? Что мы, такие неразумные, что ли, технологии не знаем? Ну, почему не получается дойти до какого-то среднеевропейского уровня или каких-то еще конкурентных стран? Но на самом деле доходим, и там, где инвестиции вложены, там все нормально с технологиями. То есть, инвестируют прежде всего инвесторы в технологии, в не во что-то другое. Но начинаем приписывать площади, а потом размазываем реальную урожайность на те площади, которые приписали. Вот она такая низкая и получается.
АБАКУМОВ: Аркадий Леонидович, есть ли вообще в России сельскохозяйственная статистика? Насколько я знаю, таковая есть во всей Европе, есть отдельно в Америке. Есть ли таковая в России и нужна ли она? И почему ее нет?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Статистика, безусловно, есть, другой вопрос – качество статистики. Поскольку статистические формы и отчеты, давно разработанные и утвержденные, и регулярно собираются и суммируются, обрабатываются, то сказать, что у нас нет статистики, безусловно, нельзя. Но, несмотря на то что методики Росстата уже аккредитованы, апробированы и признаны как международные и в Европейском Союзе, и в других странах, и эта работа ведется давно, первоисточником все равно являются данные, поступающие из регионов. Вот здесь корень всей кривой статистики, которая у нас появляется в официальных данных, и кроется. То есть нельзя в этом обвинить Росстат, понимаете, да?
АБАКУМОВ: Конечно. Потому что у нас нет вертикали сельскохозяйственной власти.
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Да. А с регионов начинают поступать данные, которые рисуются в зависимости от интересов, складывающихся в том или ином сезоне. Вот как масштабно это сработало во время засухи, да, просто интересы сработали так. Это срабатывает и в других сезонах, просто исходя из разновекторных интересов, да, зачастую одно компенсирует другое. То есть, скажем, приписки в одних регионах покрываются спрятанным в других регионах зерном, и там одно, в общем, балансирует другое. Такие процессы постоянно происходят, и надо отметить характерную особенность. Все вот эти вот кривые цифры появляются на старте сезона, в начале сезона самая большая кривизна. Чем ближе к финишу сезона, тем чище информационное пространство, тем цифры более достоверны, адекватны – так получается, поскольку интересы иссякают. С зерном уже теперь старого урожая в приближении вот-вот наступающего нового уже нет никакого смысла играться в эти цифры, да, и в кривую информацию. Его начинают показывать так, как оно есть действительно на самом деле. Поэтому мы крайне удивились тому, что запасы, которые выдавал Росстат на 1 июля - 26,4 миллиона тонн – это уже финал сезона, врать никому смысла нет. И зачем приписывать то, чего нет на самом деле, не лежит в запасах, в наличии? Это бессмысленная операция. Это в любом случае риск, потому что если, не дай бог, выяснится, значит, какие-то последствия наступают для тех, кто приписал. И зачем приписывать, когда в этом нет ни экономического, ни политического, ни какого-то другого смысла? Никому нет смысла прятать. А в начале сезона, тут понятно, да, одним надо отчитаться на уровне регионов о выполненных планах, поэтому площади появляются рисованные какие-то, и он отжимает у крестьян, говорит: «Да, попробуй только план не выполнить». И есть рычаг. Есть субсидии региональные и федеральные, по которым можно говорить: «Если не выполнишь план...»
АБАКУМОВ: Налоговая, полиция…
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Налоговая, полиция и так далее. Соответственно, крестьянин берет под козырек и рисует все, что надо, несмотря на то, что он не сделал. Но под конец сезона, я говорю, уже все, все эти цифры свое отработали и спрятанное зерно уже съедено, уже натуроплата роздана, уже левыми путями все продали и там дом построен и машина новая куплена у директора хозяйства. Ну, как бы нет смысла врать. Все, он испарился к концу сезона. Почему не верить в эти данные – вот это непонятно.
АБАКУМОВ: Да. интересная история. Аркадий Леонидович, я слышал, что есть в Соединенных Штатах некий закон, который запрещает запреты на экспорт зерна и вообще сельхозпродукции. Это так или не так?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Не совсем так. На самом деле это не запрет на запреты, а это следствие двух эмбарго, которые американцы вводили. Первое эмбарго было в начале 70-х годов. Сейчас не помню точно, по-моему, 1972 или 1973 год. Вводилось эмбарго на сою в связи с неурожаем как раз. Было чудовищное наводнение, по сое, соответственно, сильно пострадали посевы, и считалось, что самим американцам сои не хватит, поэтому они ввели это эмбарго. Второй раз вводилось по политическим мотивам в отношении Советского Союза в 1980 году.
АБАКУМОВ: Афганистан?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Да, Афганистан. Советский Союз был крупнейшим потребителем на мировом рынке зерна, и американцы объявили эмбарго на поставки в Советский Союз. Последствия, как они потом сами оценивают, у них есть такие же службы, как у нас в Минэкономике есть Департамент оценки регулирующего воздействия, они оценили регулирующее воздействие вот этих двух эмбарго. И что выяснилось? Что расхлебывать последствия пришлось 20 лет.
АБАКУМОВ: 20 лет?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: 20 лет. То есть негативные последствия после введения этих эмбарго, каждого, длились 20 лет, а главным итогом главным итогом первого эмбарго стала Бразилия как конкурент по сое, второго – Евросоюз как конкурент по пшенице.
АБАКУМОВ: То есть они резко выросли на этом эмбарго?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Да, совершенно верно. Спрос вылился, естественно, свято место пусто не бывает, и, естественно, это послужило мощным стимулом для расширения посевов и налаживания технологии по производству сои в Бразилии и по пшенице в Европе то же самое. Вот такие последствия эмбарго. Это сами американцы оценили. В итоге они пришли к чему? Они законодательно закрепили отсутствие права введения любых, вообще (ни запретов там и пошлин – ничего) любых экспортных ограничений вне режима чрезвычайных ситуаций. То есть речь идет о чем?
АБАКУМОВ: Сначала введите режим чрезвычайной ситуации.
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Да. Правительству надо принять официальный нормативный акт о введении режима чрезвычайной ситуации, прежде чем вводить экспортные ограничения. Вот так теперь выглядит законодательство у американцев.
АБАКУМОВ: А как это пробивалось, вы не знаете? Это мощное аграрное лобби Соединенных Штатов выступило?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Я так понимаю, само правительство Америки переоценило те шаги, которые предпринимало, но последствия-то расхлебывать все равно пришлось, да, экономические, и это очевидно. Можно признавать, можно не признавать, можно утверждать, что мы очень четко отрегулировали рынок, да, но последствия все равно придется расхлебывать, неизбежно.
АБАКУМОВ: Теперь поговорим о последствиях. Каковы последствия? Чего сейчас только в газетах не пишут. В газетах пишут, что от нас отказывается Египет. В газетах пишут, что наши трейдеры в свое время недопоставили своим контрагентам пшеницу и поэтому им сейчас трудно вернуться на рынок. Где правда?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Правда в этом есть. Египет отодвинул рассмотрение возврата России на египетский рынок на август месяц, причем это явно сделано сознательно, для того чтобы состроить глазки и в августе еще потянуть резину. То есть не просто открыто послать, грубо говоря, далеко и надолго, а так, ну, с пиететом, что называется. Поскольку в августе Рамадан, то, естественно, как они будут в августе рассматривать возврат России на египетский рынок, мы все прекрасно понимаем. Поэтому именно на август сдвинули. Конечно, это достаточно болезненно и вызвано целым рядом причин. Во-первых, власти поменялись во многих арабских странах, то есть там все политические процессы прошли, и в сезон, пока мы отсутствовали, наше место уже заняли конкуренты. Мало того, нашим основным конкурентом стала Америка. Естественно, американцы потрудились над тем, чтобы сохранить эти рынки для себя.
АБАКУМОВ: Сколько лет мы занимали эти рынки? Сколько лет мы за них боролись?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Мы впервые вышли на эти рынки в 2002 году, и вот наращивали наши возможности и потенциал, закреплялись в течение 7 лет, а они адекватно стали нашими в сезоне уже 2007 - 2008 года, и мы уже начали оценивать это как собственные рынки сбыта, которые закреплены за нами. И Египет как крупнейший потребитель вообще российской пшеницы уже закупал почти 70% из всех объемов закупок зерно в России.
АБАКУМОВ: То есть то, что 7 лет делалось, за 7 месяцев дематерилизовалось?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Да, да.
АБАКУМОВ: Все потеряли?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Все потеряли. Более того, там закрепились американцы, а надо понимать, что именно они финансировали эти революции, которые происходили в арабских странах, и теперь они, естественно, заинтересованы в сохранении этого рынка сбыта для своего зерна. Нам надо будет пробиваться. У нас только один инструмент остается для того, чтобы пробиться, поскольку помощи со стороны государства в продвижении зерна нет, в отличие от Америки, И политический инструментарий не задействован, ни субсидий нет, то есть никаких таких серьезных, мощных инструментов продвижения, то единственный шанс вернуться – это демпинговать.
АБАКУМОВ: А демпинговать невыгодно.
ЗЛОЧЕВСКИЙ: А демпинговать крайне невыгодно. Демпинг 2002 года был возможен, и, в общем безболезненно для внутреннего рынка прошел, для крестьян безболезненно прошел, потому что мы не были сообщающим сосудом тогда с мировым рынком. Наше внутреннее ценообразование осуществлялось совершенно отдельно. Собственно, это и послужило основой такого массивного выплеска российского зерна на мировой рынок, потому что была колоссальная разница, колоссальный бизнес-интерес в организации экспортного бизнеса вообще из России. Там больше 50 долларов разница в ценах между мировым рынком и внутренним, и мы спокойно могли упасть по отношению к среднемировым ценам на 10 - 20 долларов и продать, и еще в кармане экспортера оставалось 30 долларов с тонны (это огромные деньги на самом деле), и все были готовы в эти операции инвестировать. Сейчас такого нет. Сейчас мы намертво привязаны к мировому рынку и в кармане экспортера оседает 2 - 3 доллара, ну, 5 максимум. Куда двигаться? А рынок ждет, мировой рынок говорит нам: «20 - 30 долларов долой, иначе ваше зерно будет невостребовано. Мы не будем покупать по тем же ценам, по которым покупаем у американцев, французов и так далее». А где взять эти 20 - 30 долларов? Другого источника, кроме как карман крестьянина, нету, и это совсем другая история. Там двигался в этой цене экспортер? Внутренний рынок существовал самостоятельно, на нем было ценообразование, независимое от мирового рынка. А теперь все, деваться некуда, и это, конечно, крайне болезненно.
АБАКУМОВ: Мы говорим сейчас о потерях экспортеров. А теперь давайте поговорим о потерях сельского хозяйства. База для экспорта - сельское хозяйство. Что потеряло сельское хозяйство, по вашему мнению? Какие есть оценки? Что потеряли зерновики? Что потеряли машиностроители? Если зерновики не заработали, то машиностроители, видимо, ничего не продадут им, правильно? И так далее по цепочке.
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Потеряли все смежники. Животноводы выиграли. Животноводы выиграли, но совсем не так много, как ожидалось от них. Потери огромные на самом деле. Мы примерно посчитали, во что обошлось зерновому хозяйству страны эмбарго, и для нас самих цифра оказалась слегка неожиданной – 114 миллиардов рублей.
АБАКУМОВ: Оп-па!
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Это потери потери от разницы в ценах.
АБАКУМОВ: Это только от разницы в ценах?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Из них 106 миллиардов – это потери от разницы в ценах, и непосредственно прямые потери по экспорту, по экспортным операциям – это 8 миллиардов рублей. Вот то, что мы посчитали. Конечно, это огромные деньги, и разница-то уже составила под конец сезона, до того момента, как мировые цены начали падать, и мы объявили открытие экспорта 100 долларов с тонны... Огромные деньги, огромные деньги.
АБАКУМОВ: Цифра, похожая на сумму дотаций сельскому хозяйству.
ЗЛОЧЕВСКИЙ: В общей сложности, если так вот впрямую (конечно, это не корректный расчет), но впрямую, если вы посчитаете, 100 долларов с тонны разница в цене. Хорошо, берем официальные данные: 60 миллионов тонн у нас валовой сбор составил. На 100 долларов умножаем, получаем 180 миллиардов рублей – это ровно те деньги, которые, соответственно, государство выделило на поддержку сельского хозяйства в этом сезоне. Притом что уровень поддержки беспрецедентен, безусловно, и надо отдать должное правительству – такого уровня поддержки не было никогда. А сам инструментарий на самом деле сильно вырос – это льготное топливо и компенсация по засухе, и бюджетные кредиты, и много, много, много всего. Это очень сильно помогло там и в яровой сев, и без такой поддержки, конечно, яровой сев был бы просто провален, мы бы не получили на следующий сезон. Но надо понимать, что вся суммарная поддержка не покрывает даже трети от тех потерь, которые понесли зерновики от решения по эмбарго.
АБАКУМОВ: Аркадий Леонидович, вы верите в конспирологию? Вам не приходила в голову мысль, что идея об экстренном введении эмбарго на экспорт зерна слишком выгодна нашим конкурентам?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Безусловно, выгодна.
АБАКУМОВ: Я не буду продолжать мысль.
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Она, безусловно, выгодна конкурентам, но я не думаю, что это сознательное решение в пользу конкурентов. Я думаю, что это просто наша недоразвитость еще в инструментарии и недопонимание.
АБАКУМОВ: Могло быть правительство умышленно введено в заблуждение в интересах конкурентов?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Вряд ли. Мы примерно знаем картину, расклад - как информация образовывалась. Мы сами были напуганы на самом деле. Ведь вся коллизия строилась на том, что были на 8 миллионов гектар изначально (причем у всех аналитиков, экспертов на рынке и по официальным данным) оценки больше к площади уборки, на 8 миллионов гектаров. А потом выяснилось, что эти 8 миллионов гектаров надо вынуть с той цифрой. Это вопрос методик Росстата, как он считает и так далее. В методике записано одно, а цифра выглядела, соответственно, по-другому. Когда выяснилось, что вот эти 8 миллионов гектаров еще не вычли, ну, там по срокам просто нестыковка пошла, по тем данным, и их придется вычесть, поскольку они погибли, вот тут выяснилось, что с урожаем у нас швах. Вот это все всех сильно напугало, на самом деле, я говорю, мы сами были перепуганы, и на старте сезона я, в общем, осторожно, но говорил: «Хорошо. Может быть, наверное, это и обоснованное решение, просто оно очень неправильно технически сделано и так поспешно. Незачем было так спешить, и это принесет очень плохие последствия». А теперь, понятно, что и само решение было ошибкой, колоссальной ошибкой. Это стало понятно только уже во второй половине сезона, когда мы так и не увидели никакого межрегионального обмена зерном, о котором говорили на старте сезона. Оказалось, что все животноводы, будучи напуганными дефицитным сезоном, затарились еще осенью аж под завязку, под конец сезона, и спроса от них не дождались мы. Так это вот финал сезона, а от животноводов спроса так и нет на запасы, и импорта нет. То есть это все было пережито и переоценено уже в течение сезона. Тогда стало понятно, что это безусловная и очевидная ошибка.
АБАКУМОВ: Аркадий Леонидович, у меня вертится на языке вопрос, который я даже, наверное, боюсь задать, но тем не менее сделаю это. Вам не кажется, что решение было, с одной стороны, необдуманным, а с другой стороны, было некое желание поставить на место аппетиты аграрного лобби, то есть поставить их на место и показать им их истинный стул, где они должны сидеть, слишком они много стали говорить. Вот так вот раз – и аграрное лобби совсем потеряло авторитет, исчезло...
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Нет, я бы не стал так оценивать, хотя… Все ожидали, что будет, да, ограничение, но что вот так быстро и с таким механизмом будет принято, этого не ожидал никто на самом деле. До момента объявления об этом решении, в общем, весь рынок, все эксперты, все, кто взаимодействует так или иначе с властью – все аграрное лобби было ориентировано на, в общем, консенсус с властью, ориентированы на то, чтобы договариваться. Но вот этот прецедент как бы разрушил сам инструмент консенсуса, поддержки вот этого консенсуса, потому что решение было принято не в согласовании с участниками рынка, с лобби аграрным.
АБАКУМОВ: Я как раз об этом и говорю.
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Да, вопреки общественности. И это вызвало недоумение: «Как же так? А мы что, существуем просто для того, чтобы воздух сотрясать?» Все-таки как-то непонятно, почему вопреки, почему одна точка зрения каких-то отдельных экспертов была учтена, а точка зрения других экспертов, которые обладают не меньшим авторитетом в рынке, почему-то была проигнорирована. Вот эта вот логика была непонятна. Соответственно, это привело к критике, с одной стороны, к критике тех действий, которые были предприняты, а критика вызывает раздражение, естественно. Она вызывает определенную негативную реакцию, и вот так постепенно оно и катится. Мы на самом деле понимаем, что это все временное явление, все равно надо искать какой-то консенсус, надо договариваться. Нельзя уходить в какую-то глухую оппозицию, неконструктивную – это просто непродуктивно. Критика должна быть конструктивной. Поэтому мы предлагаем на самом деле механизмы и инструменты, но, в общем, сейчас уже понятно, к чему мы придем. Например, осенью нам придется опять спасать рынок.
АБАКУМОВ: Конечно.
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Свой внутренний рынок от обвала цен ниже плинтуса, от убыточных продаж, а это значит, надо опять ставить вопрос о закупочных интервенциях, и это тоже следствие эмбарго, это тоже последствия вот этого сезона, который мы пережили. Можно было оценивать сколько угодно, как жируют аграрии, но рынком управляют стимулы, а стимулы, которые не созданы государственной рукой, но осознаны рынком, разрушать государственной рукой нельзя – это неправильно. Это бумеранг, который возвращается, который неизбежно возвращается. И сразу возникают вопросы, почему в интересах российской экономики, потребителя, выборов, бог знает, ну, интересов много, да, почему нельзя, например, вот так вот наотмашь отрубать нефтяников, химиков, газовиков и, ну, все другие, а зерновиков можно? А почему? А чем зерновая отрасль вообще ущербнее и хуже остальных отраслей?
АБАКУМОВ: А я вам объясню сейчас, Аркадий Леонидович. Еще со времен Владимира Ильича Ленина бытует фраза: «У кого в руках зерно, у того в руках власть». Это первое. Второе. Если бы у нас было аграрное лобби, оно сейчас подсказало бы правительству его ошибки, например, сформулировав сумму ущерба, который понесло сельское хозяйство от неадекватных действий нашей власти. Если бы такая сумма ущерба была, как это в народе говорят, выкачена на стол, то, наверное, было бы более внимательное отношение к сельскому хозяйству.
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Я думаю, эта переоценка произойдет со временем, просто ее выкатить сейчас, в данный момент, вряд ли получится – просто посчитать по всем сусекам не удастся.
АБАКУМОВ: Но хотя бы приблизительно.
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Потери на самом деле в кармане зерновиков мы уже посчитали, да, примерно там 114 миллиардов. Но есть другие последствия, которые вообще в цифрах не учитываются. Вы знаете, что мне сказали, например крестьяне в регионах? Причем, это было сказано в кулуарных разговорах, естественно, не для публичного освещения, но я готов здесь, в радиоэфире, соответственно, произнести. Они сказали, что главным итогом эмбарго является падение рейтинга «Единой России» на селе.
АБАКУМОВ: Фактически так.
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Вот главный итог эмбарго, и вот чего добились. Это не моя точка зрения – это то, что мне сказали крестьяне в регионах, понимаете?
АБАКУМОВ: Я это слышу постоянно. Я в регионах тоже бываю часто и постоянно это слышу.
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Это в деньгах не оценить, правильно? Это уже не денежные потери. Это уже потери политические.
АБАКУМОВ: И извиниться здесь просто так, видимо, не пройдет.
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Видимо, да. На самом деле есть шаги, которые можно именно сейчас предпринять, и вернуть реноме власти в глазах зерновиков. Но для этого надо сильно потрудиться и переделать все акценты в программе, в проекте программы до 2020 года, которая сейчас, соответственно, находится в разработке, и сделать в ней акцент на таких же стимулах для растениеводах, которые были для животноводов прописаны. Это можно сделать на самом деле. Там есть критичные вещи, которые можно было бы ввести. А вообще, главная и основная задача, что мы хотим... Что получилось с животноводами? Государство проинвестировало, и я сам был, активным сторонником и агитировал именно за это все уровни власти, что это надо сделать, мы получим локомотив и так далее. Но главный смысл был в чем нацпроекта, а и затем государственной программы по животноводству? Мы затащили государство через эту программу в инвестиции в животноводство. В результате итоги деятельности животноводческой отрасли стали напрямую волновать, сильно волновать государство, поскольку государство проинвестировало. Результаты, соответственно, они во всех показателях по госпрограмме, они в национальном докладе – это отчетные цифры, за которые отвечает каждый чиновник во всех звеньях цепи. И в конечном итоге это стало волновать государство как вложение, которое не окупить нельзя, поэтому надо предпринимать все меры регулирования рынка сбыта животноводческой продукции, всю среду существования животноводства как такового, для того чтобы эти показатели выполнить. И во многом мы эмбарго ввели в интересах отечественного животноводства, чтобы потрафить как раз исполнение государственной программы. Вот чем закончилось. То есть государство начало активно защищать свои инвестиции в животноводство. Ну, так давайте сделаем такие же в растениеводство. Во-первых, создадим мощные стимулы, а во-вторых, это неизбежно приведет к тому, что государство начнет защищать интересы растениеводства как отрасли.
АБАКУМОВ: Аркадий Леонидович, вы говорите «Давайте, давайте», а кто будет давать эти предложения правительству?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: А это вот мы сейчас и готовим как раз программу 2020 – такие предложения, именно такие предложения.
АБАКУМОВ: Вы как Зерновой союз?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Да.
АБАКУМОВ: Вы, по моей оценке, сейчас стали самым сильным, самым тяжеловесным лоббистом аграрной отрасли. Слово «лоббист» вас не раздражает?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Да нет, не раздражает.
АБАКУМОВ: Это достаточно престижная профессия на мировом рынке – лоббист аграрной отрасли. То есть вы выразитель интересов. Считаете ли вы, что наше аграрное лобби нужно очень серьезно укрупнять и усиливать его авторитет?
ЗЛОЧЕВСКИЙ: Вне всяких сомнений, конечно.
Источник: Агентство АгроФакт